"Фрэнки-Фрэнки-Фрэнки-Фрэнк!" — кто еще мог бы столько раз подряд произнести мое имя на все лады? — "Сегодня ты какой-то скучный."
— Неправда. Смотри, что покажу, — из кармана школьной мантии с красной оторочкой я достаю поцарапанный перочинный нож и, поддевая ногтем выемку на лезвии, раскрываю его. Играть с этим невинным, но уже со вполне "холодным", оружием мне в радость. Лезвие быстро ставит отметины на столешнице парты в школьной библиотеке, и я слишком увлекаюсь. Азарт захлестнул, правая рука дрогнула и вот уже на пальцах тонкие порезы. Больно. Но тебе, Белла-трикс, кажется, нравится. Я облизываю пальцы от крови и пытаюсь с помощью Репаро убрать царапины со столешницы. Ничего не выходит, отметины только меняют цвет. Ох мне и влетело потом от Пинс. Да еще и нож отобрали. Тогда было совсем не больно все равно. Обидно, но не больно.

***

А сейчас — больно. И обидно впридачу. Сколько лет прошло? Получается, всего года четыре с той встречи в библиотеке? И вот мы снова среди книг, где ты давишь и давишь на свежую рану.

— Не-а, не приду, — я долго, пожалуй, тянул с ответом. Даже неприлично как-то вышло: ты отправила сама их (я понял это по запаху на бумаге), а я — не ответил. "Не нашел в себе сил, не нашел правильных фраз. За это прости, но больше мне извиняться не за что. Ты, Моргана меня разрази прямо на этом месте, чертовски хороша и могла бы найти себе иную партию. Но нет, ты выбираешь Лестрейнджей, и это форменное безумие".

Конечно, я тебе ничего не скажу из того, что думаю на самом деле. Но и врать не стану.

— Извини, я был не прав, что так тянул с ответом, — я с шумом втягиваю воздух и отвлекаюсь поправить корешок книги, которую брал с полки до твоего появления. — У тебя столько дел, а еще меня выуживать. Ты знаешь, теперь с этим непросто, стажировка подошла к концу, — я мнусь и мнусь, и это ужасно раздражает. Вообще-то постараюсь тебя не раздражать, самому же проще будет. — Не буду говорить, что я слишком занят. Просто не смогу прийти. Уверен, у тебя будет много внимательных гостей, родственники, подружки, ... Рудольфус. наконец, — язык не поворачивается назвать его ни женихом, ни мужем. — Мне там быть не за чем.

Мне захотелось развернуться и уйти, но это уже будет выглядеть совершенно по-плебейски жалко. А я не жалок. Не жалок со своими мыслями и идеалами. Не жалок, когда думаю о равенстве и о том, что если у тебя нет нужной фамилии — в этом магическом мире ты никто. Предположим, у меня только и есть что незапятнанная всеми смертными грехами фамилии и совесть, но это гораздо больше, чем всего его богатства, возможно, планы и предрекаемое могущество. Я никогда не опускался до того, чтобы мерить свою жизнь чужими футами, но здесь, чтобы объяснить хотя бы самому себе, приходится проводить параллели.

— Я буду честен, — еще помолчав, рассеянно кивнул я. — Ты выбрала человека, чьи идеалы далеки от моих. Это твое право, но оставь мне и мое — на отказ. Мне будет неприятно находиться на празднике, где второе (после тебя, конечно) главное действующее лицо — сноб и редкостный ханжа. И дело тут только дракой, боюсь, не закончится, — я инстинктивно поворачиваюсь немного боком, чтобы скрыть новенький аврорский значок в тени стеллажа. Нас так долго муштровали, что лозунг "не навреди" мы слышали чаще колдомедиков.

Давно не был так разговорчив. Но ты так настойчиво ждешь ответов — все эти твои ухмылки, жесты, наряды говорят о том же — что я не могу не говорить. Вероятно, чтобы потом тебе еще долго ничего не говорить. — Но обещаю перебороть себя, купить "Ведьмополитен" и вырезать твое фото, чтобы поставить в рамочку. Если кадр будет удачным, — я горько улыбаюсь. Ты же прекрасно понимаешь, что наши пути расходятся — как всегда должны были разойтись — так чего врать себе?

В Британии были дурацкие законы. Нет, законы везде не подарок, но в Британии они особенно мешали жить и творить обычным людям. За границу выехать нельзя, с маглами общаться нельзя, а вот военное положение и комендантский час очень даже можно. А если ей хочется прогуляться теплой майской ночью по улице, глядя, как свет фонарей мешается с отсветом полной луны и создает удивительные множественные тени? Вдруг именно это сочетание вдохновит ее на нечто сногсшибательное? А вместо этого приходится довольствоваться видом пустого унылого Косого переулка из окна. Счастье, что еще форточки открывать можно.
Очередной удар был нанесен внезапно и почему-то касался драконьей кожи. Последнюю поставку у нее перед носом ухватили местные. Ну еще бы — наверняка в таможне какие-нибудь брат да сват. А у нее как раз было несколько заказов на перчатки из драконьей кожи лучшей выделки, к тому же вырисовалась новая идея сумок — стильных, роскошных и идеально сохраняющих в неприкосновенности содержимое. И что? Отложить реализацию невесть насколько? Да она может ждать до морковкина заговенья! Весь экономический департамент по мнению Моник двигался со скоростью улиток, включая их начальника — сутулого носатого типа, напоминавшего либо фонарь, либо виселицу — ассоциации менялись в зависимости от настроения Моник.

Именно это и привело ее в венецианские сады Грейт-Ярмута. В широкополой шляпе, скрывавшей в тени лицо, она прогуливалась по дорожкам с тем расчетом, чтобы ровно в шесть вечера оказаться у солнечных часов. Май был теплым, но от воды ощутимо тянуло прохладой, и Моник куталась в теплый кардиган крупной вязки столь модный в мире маглов. Волшебницу в ней сейчас заподозрить было бы сложно. Палочку она, на всякий случай, прятала в потайном кармашке рукава — неизвестно ведь, с кем ей придется сегодня встречаться. Как отрекомендовал ей анонимных благодетелей ее проверенный поставщик: "Мадам, они достанут все, что угодно. Даже луну с неба. Правда, за луну возьмут такие деньги... Именно поэтому она еще на месте".

Она остановилась среди клумб с еще не зацветшей лавандой у часов и оглянулась по сторонам, ожидая, когда же к ней подойдет таинственный незнакомец и назовет пароль: "Вы продаете викторианское бюро?"

Жениться в ноябре, как признавался Фрэнк самому себе, было дурной затеей. Холодно, сыро, ливень, сменяющийся липким мокрым снегом, и даже его сияющей физиономии как будто бы не хватало, чтобы подбодрить всех, кто был вокруг него. Но медлить было нельзя - зная Алису, у которой возражений было больше, чем у среднестатистических родителей, чьи дети поступают в Аврорат, раз решили, пора было жениться. Для Фрэнка решение не было поспешным, сырым или необдуманным. Он думал, готовился и даже присмотрел домик на окраине Портсмута, который мог себе позволить. Не тащить же Алису, очевидно привыкшую к чуть другой обстановке, жить в конуру в Косом переулке. И точно не просить денег у ее родителей. Никогда. Ни при каких условиях. Нельзя.

А еще нельзя будить Алису раньше полудня в выходной, нельзя подкрадываться к ней со спины. Нельзя - больше нельзя - работать с ней в одной группе. Запретов с момента свадьбы появилось неожиданно много, но Фрэнк не то чтобы был против. Совсем напротив. Если можно было найти более искренне счастливого человека, чем он, в промозглом ноябре 75-го, то стоило бы постараться. Ему нравились ее рассеянное внимание и домашняя открытость, редкие улыбки и привычные жесты, заспанный вид и записки, которыми они обменивались, когда смены не совпадали.

Сегодня - удивительное дело! - совпали выходные. Фрэнк закончил смену вчера в полночь, Алиса вернулась к восьми утра и, выспавшись до пятичасового чая, ожила. Лонгботтом, в смысле Фрэнк, перестал тихо шуршать, развешивая рубашки в шкафу, и приступил к более активным действиям по наведению порядка дома. Он подозревал, что Лонгботтом, в смысле Алиса, вряд ли обрадуется, если он начнет греметь кастрюлями и двигать шкафы, пока она спит. В этом был весь Фрэнк - в заботе по мелочам.

К тому же в их мини-домике все еще царствовали коробки и чемоданы. Фрэнк старался все раскладывать по возможности, но разбирать даже по одной коробке в день было невозможно, пока работаешь. 8 часов на работу, 8 - на сон и всего-то восемь на жизнь. А у него вообще-то дома завелась молодая жена, как неловко пошутил кто-то из коллег. Все ждало выходных. Лонгботтом разбирал коробки, развязывал пакеты и пытался вместить все их с виду не огромное имущество в скромные по габаритам шкафы. А потом выяснил, что налипший мокрый снег продавил черепицу кровли и туда теперь задувало снег, который немедленно таял, сочился по балкам в сторону кухни и сразу после обеда капнул хозяину этого бедлама на макушку. Вызвать домовика (одного на три дома, включая дедово родовое поместьице) не удалось, видать, занят был, так что и крышу пришлось латать своими силами. С выдумкой и, главное, очень тихо, чтобы не разбудить Алису.

Короче говоря, за приготовление ужина Фрэнк принялся только к семи часам. Поздно, конечно, но Алисе сойдет за обед, а ему кусок мяса и на сонник можно. Пока ножи чистили овощи, Фрэнк обмыл кусок говяжьей вырезки под краном и положил на доску. Оглянулся на жену, иронически прикидывая аппетиты, и приступил к разделке мяса на средние брусочки. "Не мельчите", - эхом отзывались в голове наставления из поварской книги.

- А если отвлечься от работы, куда девалось раньше все твое свободное время? - уточнил Фрэнк после некоторой паузы, подумав, что неплохо бы при случае наточить ножи, а то еще решат какие-нибудь гости, что хозяина в доме нет. - Я раньше по выходным пропадал у деда в теплицах, там всегда хватает дел. Потом даже записывался на танцклассы, чтобы не терять сноровку. И на координацию отлично влияет. Кстати, - отвлекшись, Фрэнк взмахнул ножом, как будто забыв, что в руках не волшебная палочка. - дед просил передать, что корни ириса золотого уже можно забирать для зелья, они достаточно подсушены. Как у тебя с зельем, ну, твоим зельем, еще есть запасы? - Лонгботтом знал про расстройство очень немного и как-то очевидно тушевался, чтобы расспросить в деталях. И ведь никому не расскажешь, а профессиональной литературы по колдомедицине у него нигде особенно не водилось.